Закралась осень. Нарядная, сухая и ясная, временами хмурая, с сеткой холодного дождя. Затлелись прощальные осенние краски, румянцем да желтизной подернулись, нет теперь одинаковых листьев — каждый раскрашен на свой образец.
Деревья сбрасывают увядшую красу, чтобы налегке встретить приступы первых стуж. И течет к подножию лип и берез роскошная резкая листва, выстилая цветным рядном все лесные тропинки, увалы и потяжины. Размышляют обитатели расписных чертогов, как зиму пережить. Нравы у каждого свои, а забота одна. У ежа — это всего лишь зажиреть попрочней, натаскать постельку под валежник и заснуть до пороши. Сохатым лосям бодрствовать круглый год, а потому главное для них — утеплить мех, побыстрей завершить свадебные турниры и определить пары. Оседлой боровой птице время подбивать одежку пухом, отращивать ороговелую бахрому на пальцах, чтобы крепче держаться на ветках, время заталкивать в зоб мелкие камешки — помогут перетирать грубую зимнюю пищу из хвои и почек. Лесные жильцы, от мала до велика, в тревогах и хлопотах:. не застигла бы зима врасплох.
Интересно теперь пройтись окскими долами, берегами да лесными тропами. От души насладишься властной силой сезона. Давно ли, например, вот здесь же, вблизи Протвино, наблюдались совсем иные картины? В апреле, когда на полянах еще зелень не пробилась, в разреженном березняке появился трогательный цветочек, уникум Подмосковья — рябчик шахматный. Птичье название растению дано за пестроту лепестков, раскрашенных вроде перышек боровой птицы.
Растет рябчик шахматный быстро: стоит пригреть весеннему солнышку, как сквозь чахлый древесный опад, глядишь, пробилась зеленая стрелка с пучком крапчатых лепестков. И откуда только у растения этого сила берется? Оказывается, от луковицы, спрятанной под вершковым слоем земли. Цветет рябчик в одно время с волчьим лыком и ветреницами, не боящимися жестких апрельских утренников. Ученые установили, что севернее приокских лесов растение это не встречается, так что окрестности поселка Протвино хранят по западинкам и прогалинкам редчайший ботанический вид, исстари заселявший эти места. Конечно, ни один любящий природу человек не поднимет дерзкой руки на цветок, нуждающийся в покровительстве.
Приокские леса и долы так хороши, что сюда не устаешь наведываться в любое время года. Особенно тут буйна растительность в пору молодого лета — зеленым июнем. Вымахнет, потемнеет от переизбытка сока высокотравье — и вот уже в зеленых волнах закачались перламутровые тарелочки нивяпиков-поповников, приманивающие в гости тяжеловесных шмелей и проворных пчелок. И там и здесь заметишь рослые голубые колокольчики, дикие ирисы и тюльпаны, а на полянах — северные орхидеи — ятрышники. Я не обмолвился, ятрышник — действительно орхидея, только дикая, лесная. Его пышные родственники, разводимые в оранжереях, во всем свете сводят с ума ревнителей цветов изяществом и блеском; ятрышник, или, как его еще называют кукушкины слезки, всем этим наделен сполна. Только надо понимать его застенчивую красоту: она менее броска, чем у питомцев оранжерей, зато непосредственна и более обаятельна.
Окрестности Серпухова замечательны во многих отношениях. Здесь заповедное царство дичи, трав и деревьев. Полным летом в зеленых чертогах леса волшебной флейтой наигрывает иволга, раздаются торопливые песенки мелких птах, угукают дикие голуби-клинтухи. Над буйным разнотравьем понизовья звенят стрекозы. И кажется, щедрости и разнообразию природы конца нет. На каких-нибудь семи километрах можно полюбоваться и степной вишней, выросшей на песчаных дюнах, и сфагновыми мхами — поселенцами болот. И уж, конечно, подивят своим величием боры краснолесья, светлые березняки и зеленоствольные осинники. Даже карстам нашлось место, речка Пониковка теряется в одной из карстовых воронок.
Приокские просторы открыты отовсюду, поэтому для заповедника, что расположен здесь, страшнее всего неорганизованный турист. В том, что он зашел бы и посмотрел,— беды нет. Она приходит вместе с жестокосердным, бездумным «шатуном», который и под елкой готов запалить костер. Вот за ним-то и нужен глаз да глаз, как бы пожар не учинил. Оттого-то лесники любят посетителей сознательных, организованных. Для них и слово интересное здесь припасли и дрова с треногой под котелок найдутся; только подскажут, где располагаться со скарбом.
В заповеднике несметные богатства фауны: куницы, зайцы, лисицы, кабаны, благородные олени, косули; по весне опушки лесов оглашаются чуфыканьем токующих тетеревов и глухарей, чертящих сырой снег распущенными крыльями. Издалека собираются сюда природолюбы послушать тягу вальдшнепов, а позже — на соловьиные состязания. И это всего в сотне километров от Москвы, в пятнадцати минутах тихой езды от промышленного Серпухова. Больше того, заповедный уголок вообще расположен в густонаселенном районе.
Приокский заповедник славится бизонами и зубрами. Этих диковинных животных оставалось на земном шаре считанные единицы. Участь зубра могла быть похожа на участь тура, выбитого до единого свыше 300 лет тому назад. Но люди вовремя позаботились об охране уникального копытного зверя, и он расплодился, расселился, уцелел.
С неизменным интересом паломники окских красот рассматривают бизонов. Завезенные из американских прерий, эти гиганты прижились на подмосковной земле, свыклись с превратностями нашего климата, приносят приплод. Особым величием поражает бык Кондор. Массивная голова, высокий горбатый загривок, блестящее, вороненое тело,— все подтверждает его монументальную мощь и выносливость.
А бобры! Не откажешь этим сановитым зверям в сообразительности. Плотину смастерили такую, что ни одно половодье не сносит: в основании она обширная, из ила и камней, сверху поуже, из бревнышек и сучьев. Подпор превратил утлую лесную речку в широченный пруд, да не в застойный и затхлый, а в проточный, со свежей, чистейшей водой. Бобровые угодья раздвинулись далеко за пределы заповедной земли, благо что в районе протекает немало говорливых ключей, да и доброе отношение человека сказалось.
Сейчас бобры к зимнему столу лесины сплавляют, древесный хлыст подтапливают. За одну-другую ночь перегрызают толстые осины, на чураки разделывают. Не хуже стамесок передние зубы, вот и по силам седому бобру плотницкие затеи…
Осень торопит. Убывают дни, пронзительней дуют ветры, исчезает тепло. Бодро горит румянец на палитре осенней грусти и пряно-пряно настоян листвяной дух. В травостое по второму разу золотятся пижмы, розовеют кустистые луговые васильки, скрашивая блеклые тона застарелых злаков. Тяжелые желуди, падая, отсчитывают шаги осени: золотой, шарлаховой, кумачовой. Дивное время!